Андрей Ливадный - Мишень [авторский сборник]
Боль, отвращение и досада.
Легкое удивление от осознания того, что он слышит и понимает связную речь этого низкорослого лохматого существа, растворилось где-то в потоке вышеперечисленных чувств.
Он не хотел, чтобы эти руки касались его, он не испытывал ни малейшей радости от того, что его хотят «лечить»…
Огонь тем временем принялся за подброшенные в него ветви, и вокруг стало чуточку светлей.
Карлик, будто прочитав мысли Джоэла, подошел к решетке, просунул руки под дождь, ополоснул их падающей с неба водой, а потом приблизился к огню, высушивая покрытые морщинистой кожей ладони…
Что было дальше, Джоэл уже не помнил.
Тьма беспамятства навалилась на него.
Глава 5
Странная это была ночь.
Душа Джоэла будто отделилась от сгорающего в муках тела.
Возможно, он умирал?
Никогда, наверное, ему не удастся ответить самому себе на этот вопрос, но сквозь дурман беспамятства он слышал свой голос, который выкрикивал хриплые, злые фразы в ответ на осторожные прикосновения чужих рук:
— Отойди!… Не прикасайся ко мне!…
Руки продолжали сновать по его телу, осторожно обмывая, ощупывая раны.
— Потерпи! — Голос был сварливым, недовольным.
— Кто ты такой… Что тебе надо?! — в отчаянии от собственной беспомощности хрипел Джоэл, делая слабые попытки увернуться от этих рук.
Отблески пламени костра освещали морщинистое лицо карлика с крючковатым носом и большими оттопыренными ушами, мочки которых еще оказались, ко всему прочему, заострены книзу.
— Я? — Он удивленно блеснул на Джоэла глазами. — Я Гуг. Просто Гуг… — многозначительно добавил он, не оставляя при этом своего занятия. В данный момент он прикладывал к рассеченной, посиневшей коже на ребрах Джоэла дурно пахнущую мазь, которая, в представлении юноши, имела больше общего с грязью, чем с лекарством. — А ты, вероятно, один из этих, хе-хе, металлических истуканов, да? — с ухмылкой осведомился карлик, пытаясь разговором отвлечь Джоэла от слабых, но беспрестанных попыток вырваться.
Джоэл не знал значения слова «истукан», но по интонации Гуга почувствовал, что это что-то обидное, пренебрежительное.
Он начал было привставать, но взгляд карлика, в котором откровенно плясали веселые чертики здорового любопытства, осадил его назад.
Действительно, юноша был так слаб, что не мог бороться со своим мучителем, который по своей тупой наивности, вероятно, считал, что спасает его, обрабатывая саднящие и кровоточащие раны какой-то вонючей кашицей собственного производства.
Джоэлу вдруг мучительно захотелось, чтобы все это исчезло, кончилось, растаяло, как дурной сон. Он понимал, что наделал много глупостей и совершенно не заслуживает нового тела, но все равно запальчиво прохрипел в болезненном бреду:
— Ты нарушил процесс… моего перехода… в новую форму…
— Ну да… — соглашаясь, кивнул карлик. — Тебя бы разорвали на куски, а потом… — он на секунду задумался и вдруг спросил совершенно серьезно, даже с некоторым оттенком сожаления и грусти в голосе: — А зачем тебе так необходимо это новое тело?
Даже сквозь дымку боли Джоэл не смог скрыть своего презрения…
— Я хочу стать… Способным Выжить!… - вытолкнул он тягучие, рваные слова сквозь пересохшие, обметанные начавшейся лихорадкой губы.
— А что сейчас, ты… это, хе-хе, неспособный, да? — приподняв бровь, осведомился Гут.
У Джоэла не нашлось ни сил, ни желания спорить. Его сознание то гасло, то возвращалось, и эта беседа, — вернее, обмен отрывистыми фразами — скорее всего, была сильно растянута во времени…
Но, несмотря на это, Джоэл все же сумел понять, что в последних словах карлика явно крылся какой-то подвох… да и сам он был… если можно так выразиться, большим подвохом… Ведь Двойные «К» утверждали, что на Демосе больше нет никаких разумных, способных к общению существ, кроме них самих. Те, кто не уподобился Способным Выжить, давно погибли… а теперь выясняется, что это не так.
Во время очередного просветления, когда Гуг попытался перевернуть его на спину, чтобы обработать раны на животе, Джоэл, застонав, вцепился все же в его руку, пытаясь слабым усилием оттолкнуть ее.
На карлика это не произвело сильного впечатления, но, перевернув Джоэла, он вдруг произнес сварливым голосом:
— Ты такой же глупый, упрямый и бездушный, как твои драгоценные наставники. Хочешь совершенное тело, да? А что ты, хе-хе, будешь с ним делать? Разве жить вечно, перестав при этом что-либо чувствовать, — это хорошо?
Руки карлика вдруг остановились, словно он сам призадумался над только что произнесенной фразой. Потом он вдруг резко надавил на одну из ран. В глазах Джоэла помутилось от боли. Он вскрикнул.
— Больно, да? А что ты будешь делать без этой боли? Когда тебе дадут металлическое тело? Не испытав боли, не испытаешь и облегчения, назидательно произнес Гуг. — Не познав горя, никогда не узнаешь и счастья. А что тебе будет дано, когда ты станешь таким, как все они? Вечная жизнь? А для чего? Что ты будешь делать в этой вечности, оставшись без желаний и чувств?
У Джоэла не было сил для ответа, но, отчаянно сопротивляясь этим рукам, врачевавшим его многочисленные раны, он с внутренним ужасом ощущал, что боль действительно отступает, и на ее место, точно так, как говорил карлик, приходит ощущение облегчения…
Лишь его протезы ничего не испытывали — им было все равно, сломаны они или исправны, это не приносило ни боли, ни дискомфорта, ни последующей радости выздоровления — вообще ничего…
«Неужели этот сморщенный человечек прав? — с оттенком ужаса от такой глобальной и внезапной смены в мировоззрении подумал Джоэл. — И кто он такой?!»
— Откуда… ты взялся… — прохрипел он, собравшись с силами. Почему ты… это делаешь?…
— Я не взялся, я родился, — сварливо ответил карлик, накладывая повязки ему на спину. — Мои предки точно так же, как твои, были людьми. Потом случилась какая-то беда, и люди разделились. Одни ушли в горы, другие остались в городе. Мы живем здесь ровно столько же времени, сколько твои истуканы в своих пещерах, считая, что они живут. Мы умираем, рождаемся, а они почему-то презирают и ненавидят нас за это. Забыли, наверное, что сами были людьми…
Гуг отошел к очагу и некоторое время возился в кругу света, наливая что-то из котелка.
— Я следил за тобой, — донесся оттуда его голос. — Когда ты спас Пинка, мне подумалось, что ты еще не совсем конченый, бездушный болван. Видно, ошибся… — В голосе карлика вместо обычной сварливости, промелькнули нотки сожаления.
Потом Джоэл почувствовал, как руки Гута вновь переворачивают его, приподнимают голову, и в рот юноше полилась теплая, остро пахнущая травами жидкость, которую волей-неволей, но пришлось проглотить.
Голова внезапно закружилась, отяжелела, и сознание опять покинуло его, теперь уже надолго.
Глава 6
Очнулся он при свете дня.
Несколько минут Джоэл лежал, не открывая глаз чутко вслушиваясь в окружающую его тишину.
Ничего подозрительного он не услышал.
Приподняв веки, Джоэл скосил взгляд, осмотрелся.
Очаг давно потух, от него не вилось даже дымка. Решетка, закрывавшая вход, была поднята. Странного карлика нигде не было видно.
Осмотревшись, Джоэл заметил, что подле него на аккуратно расстеленной тряпице лежит его сумка, одежда и извлеченный из тела медицинский имплант, без шнура. Прибор был треснут, очевидно, от удара дубины.
Задержав взгляд на приборе, Джоэл внезапно вспомнил все произошедшее с ним и с замиранием сердца прислушался к своим внутренним ощущениям. Тело казалось слабым, безвольным, но не болело.
Он осторожно приподнял голову, потом привстал, опираясь на локоть протеза, и с удивлением понял, что может свободно двигаться, словно накануне уже не распрощался с жизнью под жестокими ударами двух беспощадных дубин.
В этот момент к нему пришел запоздалый стыд и чувство вины.
Существо, которым он пренебрегал, которое так презирал, рисковало жизнью, спасая его от двух диких обитателей руин. Припомнив обрывки ночного разговора, Джоэл вдруг почувствовал, что краснеет. Возможно, этот странный карлик и выглядел необычно, но он оказался мудрее и чистоплотнее самого Джоэла.
— Гуг… — негромко позвал он, но в ответ услышал лишь тишину да легкий шепот ветра за стенами, на улице.
Привстав, Джоэл ухватился за стену, поднялся на ноги, сделал несколько шагов на еще нетвердых ногах. Подойдя к выходу из приютившего его здания, он почувствовал на своем лице слабый, теплый вечерний ветерок… и вдруг очень остро пережил это ощущение ласкового прикосновения воздушной среды к своей коже.
Неужели он действительно хотел лишиться способности ощущать это ради призрачной перспективы жить вечно? И почему, почему он решил, что бессмертие ему столь необходимо?
